29 марта, 16+

Не погиб на передовой, выжил в лагере для военнопленных и стал главой большой семьи

Мой рассказ — о родном прадедушке, Михаиле Васильевиче Кравченко (1918-2001). Я родилась в 2002 году и не застала его в живых, но про то, как он воевал, знаю от своего папы. Этот рассказ я написала от имени Михаила Васильевича.

Прихожу — а отряда моего нет

«Родился я 18 сентября 1918 года в селе Верхненазаровское, сейчас оно входит в состав Республики Адыгея. Прожил там до времени воинского призыва 1939 года. Призвали меня в город Брянск, назначили командиром отделения. Отслужил срочную службу, демобилизовался, но домой так и не доехал — началась Великая Отечественная война.

Всю нашу роту отправили на поезде в Новороссийск, в пути мы провели почти месяц. Немцы нас встетили так, что осталось чуть больше сотни людей, остальные погибли. Погрузили наш отряд на пароход, нам только на палубе места хватило, трюм был занят танками. По рации передали: «Керчь заминирована, ищите проводника да бухты Камыш-Бурун». Нашли проводника, и тут началась бомбёжка. Первые два парохода подорвались на мине, остальные затонули, а наш дошёл до бухты — и тут немцы начали его бомбить. Мы с парнями были наверху,  попрятались в бетонных трубах. Когда закончилась бомбёжка, пароход затонул.

Голодные и обессиленные, мы выбрались на сушу и двинулись на передовую. Идти пришлось шестьдесят километров, до самой Феодосии. Передовая была между Азовским и Чёрным морями. В небе летали вражеские самолеты. Они не стреляли, а сбрасывали листовки с текстом «Товарищи офицеры, сдавайтесь, Крым наш». Все понимали, что этого была провокация.

В один из дней вызвал меня командир: «Кравченко, приди  ко мне!» Я пришёл, а он мне: «Ты знаешь, что через пять минут нас будут бомбить?» Время было 06.45. «Посылай свой отряд на линию, связь держать с армией». Прихожу — а отряда моего нет, прямым попаданием убило всех до единого. Докладываю командиру, что отряда моего нет, а тот в ответ: «Помогай здесь, если связь прервётся, пойдёшь сам её налаживать».

Пошёл линию справлять, кругом — дождь и грязь, а идти нельзя, пришлось передвигаться ползком. И мне досталось — в ногу ранили. Нашёл землянку, распорол голенище сапога ножом и сам себе перевязал бинтом ногу. Поднимаю голову, слышу гул. Недалеко от меня небольшой курганчик был, и немцы его засекли. Началась бомбёжка, снова досталось: челюсть перебило, пальцы покалечило, присыпало меня землёй. Не знаю, сколько я пролежал без памяти. Очнулся, вижу — идёт румынский отряд. Тех, кто выжил, забирают в плен, а тяжелораненых — в расход. Меня ворона в нос начала клевать, и кусок утащила, а я её головой сбрасываю. Один румын увидел это и говорит: «Да он живой!». Так я попал в плен 11 мая 1942 года.

Пыткам не поддавался

В лагере для военнопленных я получил пайку хлеба 125 грамм. Однажды хотел обменять хлеб на турецкий табак, а тут идёт санитар — здоровый такой парень, наш кубанский — раздавать пилюли. Санитар как ударил меня по руке, потом ещё и пнул, как футбольный мяч в угол. Я ударился головой — и готов, лежу. Он вечером приносит ужин, кадка такая деревянная, все становятся на колени, санитар черпаком наливает в котелки. А я в углу, у меня нет ни котелка, ни ложки. Так он мне нашел миску и налил полный котелок той баланды. Потом проходит время, он вечером приносит мне уже свой суп и говорит:
— Ты откуда?
— Из Краснодарского края.
— А из какого района?
— Из Красногвардейского
Санитар говорит:
— А я не назову ни фамилии, ни имени. Я сам из Пашковки, но имя свое не скажу, потому что ты останешься жив и продашь меня, расскажешь, что я был полицаем.
— Не продам!

Он меня поддерживал дней десять, я уже поднялся, начал ходить. Вечером приходят ребята убирать трупы, начинают снимать с меня одежду и заворачивать в бумагу, а я им  говорю: «Я ещё живой». Тела умерших каждый день сотнями грузили в катафалк и везли в крематорий. А я только начал ходить, и увидел дым крематория. Тогда тот кубанец-санитар мне сказал: «Будешь помогать мне кадки носить и две порции супа за это получать».

В один из дней этот санитар пришел и говорит: «Знаешь, земляк, меня переводят в другой лагерь, ступай-ка выписываться отсюда, помогу тебе перевестись». Я приехал на выписку, немцы у меня спрашивают: «А где ты работал?» «В таком-то лагере на железной дороге шпалы подбивал». «О Боже мой», — говорит врач-немец. — «Ай-яй-яй, куда же ему шпалы подбивать, в нём же 31 килограмм веса». Написали мне освобождение и перевели меня на другую работу, тёплую.

Тот самый санитар вскоре помог мне бежать из лагеря, но потом я попал в другой. После окончания войны нас освободили, а домой я вернулся в 1946 году.

Семья помнит героя

Фото: из семейного архива

После войны Михаил Васильевич стал главой большой семьи. Он вырастил трех дочерей, у него было шестеро внуков, одиннадцать правнуков и четверо пра-правнуков. В нашей семье всем известно о подвиге нашего дедушки. Даже не подозревая об этом, я пошла по стопам дедушки — как и он, поступила в железнодорожный техникум на специальность «Строительство железных дорог и путевое хозяйство». Я учусь уже на втором курсе, и мне всё нравится. Я надеюсь дедушка смотрит на нас и гордится нами.

Виктория Краснюк, правнучка М.В. Кравченко.

Читайте также